Булочка пахла очень ароматно. Даже полиэтилен, в который она была завернута, не портил того ощущения, которое часто называют разгулявшимся аппетитом. Но есть мне не хотелось. Я просто смотрела на коричневую корку, на слегка запекшееся повидло и на узорно нарезанные края булки. Это поднимало настроение и немного отгоняло сон. А спать хотелось сильно. Полночь, и за окном лишь несколько огней. А я сижу в углу на полу своей полутемной комнаты и разглядываю булочку. Хотелось придумать какую-нибудь аллегорию, сравнить ее с разбитым сердцем или смятой душой, но ничего стоящего на ум не приходило. Да и сердце вот уже два года, как залечило все свои раны, а души, как таковой, не было вообще…

Мне пришли на ум строчки из Хайяма:

«Теперь ты сам в себе, а ничего не знаешь, -

Что ж будешь знать, когда себя покинешь ты?»

Почему я их вспомнила, не знаю, ведь только сейчас размышляла о человеческих наполнителях и кондитерских изделиях. Хотя, может, и здесь о душе говорится…

***

-          А ты человек без души…

Я молчала и продолжала так же медленно снимать футболку.

-          Бессердечный и алчный. Эгоистичный. И нечестный…

Я кое-как натянула водолазку и теперь расчесывала волосы, стоя перед огромным зеркалом, заляпанным помадой и дневным кремом.

-          А что-нибудь хорошее во мне есть? – спустя какое-то время спросила я.

-          Есть, - ответила мама. – Ты признаешь все свои недостатки.

***

Мне очень нравится последняя пластинка Apocaliptika. Динамичная, но в то же время я успеваю подумать. А еще я люблю, когда музыка не отвлекает. То есть играет себе где-то там, а ты занимаешься своими делами. А выключишь музыку – и пусто сразу становится. Музыка – это как фон жизни. Когда есть, не замечаешь, а без нее становится пусто и неестественно тоскливо.

И вот сегодня, заново прослушивая эту пластинку, я вдруг вспомнила первую из Четырех Благородных Истин буддизма: жизнь полна боли и страдания. Но это только у тех, кто сам так хочет. Человек изначально рождается счастливым. Потом уже, в зависимости от выбранного им пути, он решает, чего будет больше в его жизни: радости или горя. Человек всегда сам выбирает. Просто не все это умеют, поэтому иногда принимают удачу за разочарование или крах за моральное удовлетворение. К счастью, они никогда не узнают о своих ошибках.

В памяти всплыл тот день, когда я впервые увидела свою самую лучшую на настоящий момент подругу. Была солнечная погода, и из-за этого я не смогла точно рассмотреть ее лицо, но мне хватило общего впечатления: низкий лоб, орлиный нос и узкие глаза. Цвет я тогда не запомнила. А еще волосы. Черные, растрепанные, они хаотично спадали на лоб, глаза, частично прикрывали плечи. И вот тогда я подумала, что никогда не смогу найти с этим человеком ничего общего, он ничего не узнает обо мне, а я ничего не узнаю о нем. Но какая-то удивительная сила все-таки сблизила нас, и теперь вместо того, чтобы самой разобраться в собственных мыслях, я обращаюсь за советом к ней, наверное, в большинстве случаев, боясь взять всю ответственность на себя.

***

Я с детства очень трусливый человек. До одиннадцати лет у меня не было друзей. Вообще никаких. Только враги. Я не могла заговорить с человеком, не могла ни к кому обратиться за помощью или советом. Я жутко боялась новый людей и новых отношений. Мне было хорошо только в том мире, который я создала сама для себя. Это был мир одиночества, уютный мирок самопознания и внутреннего самоанализа. Я в полной мере отдавалась общению с собою наедине и всячески избегала внешних контактов. Мне было трудно.

Но постепенно я привыкла и нашла людей, похожих на меня, или хотя бы таких, с которыми мне было легче, чем с остальными. Среди них и оказалась моя подруга. Она относилась к категории тех, с кем легче, а от этого и общение с ней становилось приятным.

Порой, слушая рассказы о ее чувствах и неразделенной любви, мне самой жутко хотелось влюбиться. Но я не могла на протяжении вот уже четырех лет. Не знаю, отчего так получилось: может, исчерпала все свои возможности, что скорее всего, а может я просто не вижу в этом смысла. В последнее время я не нахожу принципиальных различий между людьми. Все говорят одинаково об одних и тех же вещах. Все думают одинаково и выражают свои мысли общепринятыми словами. Поэтому я не могу выделить кого-то конкретного из общей массы сумбурных мнений и лиц, а лишь тупо предаюсь мечтам о вечной любви и Прекрасном Принце.

***

***

-          Ты, наверное, очень хорошо разбираешься в философии…

-                     Я?.. Нет…. Я книжки пишу. Для того, чтобы книжки писать, в философии не надо разбираться … Я судьбу предсказывать могу. Хочешь, и тебе предскажу?

Он молча протянул мне мозолистую ладонь. Нас разделял только красный пластиковый стол, каких навалом в дешевых летних кафе, но я все равно чувствовала его страх. Страх передо мной.

-Человеку свойственно желать. Каждый из нас желал чего-нибудь. Желание – причина, побуждающая к действию…

-Кто это сказал? – он слегка пошевелил пальцами и придвинулся ближе. А я все еще продолжала крепко сжимать его ладонь.

-               Не помню. Читала в каком-то дешевом переводе античных мудрецов. Но вообще мысль стоящая, чтобы ее запомнить.

Он утвердительно кивнул.

-Так как там насчет моего будущего?

Я молчала. Потом, словно опомнившись, я тряхнула головой и заговорила несвойственным мне бодрым голосом:

-          Ааа… будущее…. А ты какое хочешь? – я засмеялась. – Какое хочешь, такое и будет.

Я резво вскочила из-за стола, поцеловала его в щеку, попросив позвонить мне вечером, и направилась к автобусной остановке. Почему-то эта встреча оставила в моей душе неприятный отпечаток. Не совсем уж грязный след, но и радостно мне тоже не становилось.

***

Я познакомилась с ним полтора года назад. С тех пор мы почти не расставались. Нет, мы не были любовниками. Ничего подобного между нами даже не промелькнуло. Просто нам нравилось общаться. О сокровенном никто никогда не рассказывал, потому что тогда сокровенное теряет свою ценность, а иметь хоть что-то поистине ценное за душой хотелось каждому из нас. Мы говорили о его работе, о его богемной жизни. Он был художником, хотя рисовал довольно-таки паршиво. В основном голых женщин и средневековых рыцарей. Последние были его особой страстью. Он мог часами изучать снаряжение, примерять отдельные части на себя и имитировать сражения с драконами, медузами или гарпиями.

Никто не называл его иначе, как Обрезок. Он был наполовину еврей, наполовину русский, хотя типично славянские черты лица ни о чем подобном не говорили. Днем он спал, а вечером, как правило, отправлялся со мной или со своей богемной тусовкой в лес. Там всегда приходило вдохновение, и он начинал рисовать голых женщин или разъяренных рыцарей. Женщины были с маленькой грудью и широкими бедрами, короткими волосами и узкими, почти японскими глазами. Мне они не нравились, и я никогда не скрывала своего отношения к ним. Рыцари были более сносны. Четкая прорисовка деталей, естественные позы и натуральные пропорции. Ничего лишнего. Но все равно, впечатление от картин было не самым приятным, может быть, именно поэтому их мало кто покупал. Обрезок постоянно был в долгах, отдавать которые было нечем.

Ночью или ближе к утру его можно было найти в каком-нибудь дешевом кафе, ссутулившегося и нервно потягивающего пиво. Он терпеть не мог пиво, но считал, что всякий уважающий себя художник должен пить пиво. И он пил.

***

Как-то вечером, нанизывая бусинки на нитку, я решила серьезно задуматься о своем будущем. Что я умею? Писать книжки и рисовать такие же паршивые картины, как Обрезок? Как жить, когда денег хватает только на бумагу, краски и сигареты? Я посмотрела на бусы: они безжизненно свисали с моей кисти, а деревянные шарики по одному слетали с одного конца нитки. Наверное, стоило бы попридержать, но мне не хотелось. Бусинки отлетали от пола и, тихо постукивая, закатывались под кресло. Я знала, что уже никогда не стану их оттуда доставать, но все равно продолжала смотреть, как распадаются только что собранные мной бусы.

Я бросила школу после десятого класса. Точнее меня выгнали за равнодушное отношение к учебе и богемный образ жизни. Я как-то закончила художественное училище, и теперь перебегаю с работы на работу, но единственное, чем я занимаюсь постоянно – это опубликованием своих эссе в дешевый местных газетах. Благодаря этому меня знает почти весь наш крошечный город, а я не знаю никого, потому что одиночество – это моя стезя, единственная среда, в которой я могу полноценно существовать.

В прощальном отблеске луны

При погибающем мгновении…

Нет прежней светлой чистоты,

Нет жизни, вздоха, вдохновенья…

Она мертва…. А мы живем,

Но радости от жизни нет,

И мысли вертятся волчком,

И мраком кажется нам свет…

И вот свеча… Вот сигареты,

И зеркало разбито…

Примкнули к королям валеты,

Тузы уже побиты…

Глоток вина - и дышит грудь,

А руки тянутся к бокалу…

Вот только в горле эта муть,

И воздуха вокруг нам мало…

Уже рассвет – и нет луны,

Мы выключаем свет…

Не видно прежней красоты,

Лишь только муть и бред…